Самый известный молдавский эстрадный певец последних десятилетий Ион Суручану 9 сентября отметил 70-летний юбилей. По этому случаю он дал грандиозный бесплатный концерт в Зеленом театре парка Валя Морилор. Однако, что самое интересное, сам Ион Суручану певцом себя не считает.
«ЛП»: — Кто же Вы тогда, Ион Андреевич? Или скромничаете?
— Вовсе нет. Я — исполнитель. Певцом считаю в первую очередь Муслима Магомаева — по моему мнению, лучше него вообще не было никого на советской эстраде. Певцы — Георг Отс, Иосиф Кобзон, мой друг Лев Лещенко, Николай Басков…
«ЛП»: — А что, все-таки, отличает исполнителя от певца?
— Исполнители поют, а певцы — работают. Удивлены? Мы, исполнители, подбираем себе репертуар в зависимости от голоса, и можем своим голосом делать все, что захотим. Мы поем и улыбаемся, глядя зрителю в лицо. А теперь вспомните, как солируют оперные певцы — именно их я считаю Певцами по большому счету. Перед ними стоит сложнейшая задача — разучить партию, они работают над тем, чтобы, к примеру, взять высокие ноты. А видели ли вы когда-нибудь, чтобы оперный певец улыбался во время исполнения? Нет, только после тяжелой работы — спектакля. У меня есть друзья — оперные солисты, и когда кто-то из них говорит: «Мне надо петь», я ему в ответ: «Тебе надо работать, а пою я». Для них работа, а для меня — удовольствие.
«ЛП»: — Какая музыка звучала в Вашем доме? Что произвело наиболее сильное впечатление, осталось в памяти?
— В нашем доме звучала музыка разная. Религиозная, так как папа руководил церковным хором, мама в нем пела. Помимо этого, родители очень любили романсы, фольклор. Собирались семь-восемь пар, как из нашей деревни, так и из других населенных пунктов, вместе отмечали праздники и пели. Мама была просто влюблена в украинские песни, еще пели песни других народов. Помню первые пластинки, которые слушали мои родители — Владимира Трошина и Марка Бернеса. Кстати, я их тоже не считаю певцами, а исполнителями, наподобие меня. Но в те годы никто не пел душою так, как Трошин и Бернес. Можно сказать, что я у них это перенял: когда голос физический включает еще и голос внутренний. И это звучало настолько красиво, тепло, невероятно сильно воздействовало на простого человека, в музыке не разбирающегося.
«ЛП»: — А как Вы работаете с голосом, сохраняете его?
— Абсолютно никак. Более того: иногда, особенно в жаркое летнее время, могу съесть несколько порций мороженого, очень его люблю, и оно на голос не влияет. Причем, хочу заметить: мой голос охрипший — не от курения. У папы был замечательный бас-баритон, и я его унаследовал. Я курил 30 лет, с 1965-го по 1995 годы. И хотел бросить, но очень боялся: мне почему-то казалось, что тембр голоса, эта хрипотца — пропадет. Потому что в каких-то статьях читал, что популярный итальянский певец Джанни Моранди перед тем, как записывать песню на студии, выкуривал чуть ли не пачку сигарет, чтобы голос был хриплым.
«ЛП»: — И каков Ваш рецепт отказа от табака?
— Так получилось, что однажды мы встретились на одном событии с известным уважаемым мною человеком, старше меня, Я закурил. Он спрашивает: «А зачем тебе надо курить?» Его поддержала моя жена. Этот вроде простой вопрос произвел на меня эффект. Сделал пару затяжек и сказал себе: с завтрашнего дня брошу. И бросил. Никаких ухищрений типа жвачек, леденцов, семечек не пришлось применять. Наверное, так было нужно. Впоследствии время от времени появлялось желание, даже снилось, что курю. Но держался. Около полугода мучают подобные мысли, потом все проходит. Более 20 лет не курю и прекрасно себя чувствую. Самое главное — голос мой совершенно не изменился.
«ЛП»: — В свое время Вы занимались футболом, были вратарем, о карьере певца не задумывались. Что побудило Вас пойти в музыку?
— В семье нас было три брата. Сейчас, к сожалению, остался я один. Старший закончил факультет физвоспитания. Я тоже очень туда стремился и почему-то думал, что стану футболистом. И вратарем играл вроде бы неплохо. Вначале пошел в Республиканский техникум физической культуры. Однако старший брат заставил задуматься, сказав: «Если бы у меня были такие музыкальные способности, как у тебя, я бы в жизни не пошел на физическое воспитание. Лучше занимайся музыкой». Средний брат закончил консерваторию, и как раз преподавал в музыкальном училище. А там случился недобор на некоторые музыкальные инструменты. Я из физвоспитания перешел в музучилище, сдав дополнительные экзамены. И уже немного играл на баяне: я самоучка, в музыкальной школе не учился. Пошел на фагот, так как он родственен саксофону, который я очень любил. Подумал: закончу по фаготу и смогу играть на саксофоне, который ближе к эстраде.
«ЛП»: — А как начали петь?
— В музыкальном училище в обязательную программу включены занятия по фортепиано. Изучая инструмент, начал петь для себя, сам себе аккомпанировал. Пел с друзьями на танцах. А звукорежиссер Михая Долгана как раз там подрабатывал, меня услышал, и рассказал обо мне Долгану, которому как раз в то время требовался исполнитель эстрадной музыки. И вот однажды приходит в наш класс сам Михай Долган. Я онемел: он был кумиром миллионов людей, а «Норок» — одним из лучших ансамблей в СССР. Предложил мне спеть несколько песен, потом сел за фортепиано и сыграл несколько произведений из репертуара ансамбля, экзаменуя меня на место ушедшего исполнителя. И сразу предложил петь в «Нороке». Пришел в филармонию, и меня принял худсовет.
Долган сыграл огромнейшую роль в моей судьбе. Потому что если бы не тот счастливый день, я бы просто играл — если не фаготистом в симфоническом оркестре, то саксофонистом в каком-нибудь ансамбле, или в ресторане, или на свадьбах. Все. А Долган сделал из меня исполнителя. И я ему очень благодарен. И в свой день рождения 9 сентября иду на Армянское кладбище класть цветы к другу Николаю Сулаку — потому что это и его день рождения, второй букет несу к могиле Михая Долгана. Это для меня закон. Потом направляюсь к могиле среднего брата — география памятных мест расширяется.
«ЛП»: — Как появился Ваш ансамбль «Реал»?
— Я обрел немного популярности в ансамблях «Норок» и «Контемпоранул», когда работал с Долганом. Меня начали приглашать на Центральное телевидение Советского Союза, и директор филармонии получал письма от филармоний союзных республик с приглашением на гастроли. А у меня не было коллектива. Дело в том, что у Михая Долгана я исполнял пять песен, а директор не мог меня отправить на гастроли с пятью песнями. Встал вопрос о сольном отделении. Михай был против. Я его прекрасно понимал тогда, сейчас тем более. Он не был против меня лично, а против того, чтобы моя отдельная программа нарушала игру его вокально-инструментального ансамбля, который исполнял два отделения. Своим отказом он мне помог: директор филармонии вынужден был пойти в министерство культуры, требуя посередине сезона несколько штатных единиц, чтобы я создал свой коллектив для сольного концерта. Так появился «Реал», название связано с мадридским «Реалом» — командой одного из моих любимых певцов Хулио Иглесиаса, в которой он был вратарем. В те времена мы с Надей Чепрага гастролировали с «Реалом» по всему Союзу, и директор филармонии продавал нас дороже всех. Когда доллар стоил до 70 копеек, один концерт приносил 2 000 долларов. Несколько лет мы с «Реалом» и Надей приносили чистой прибыли по 200 000 долларов в год.
«ЛП»: — Расскажите, пожалуйста, историю появления Вашей визитной карточки — песни «Незабудка»…
— О, это мой дипломатический паспорт! Я «Незабудку» в концертах пою два раза, и шучу по этому поводу: первый раз для того, чтобы зрители меня вспомнили, а второй — чтобы не забыли. В 1987 году в Москве я участвовал в концертах 15 исполнителей из всех союзных республик в спорткомплексе «Олимпийский», приуроченных к Международному женскому дню 8 марта. Пели одни мужчины. И на одном из концертов подходит композитор и певец Вячеслав Добрынин и говорит: я вас искал давно, у меня для вас песня. Приехали на студию «Мелодия», показал фонограмму. Мне она показалась не ахти, и даже тональность не моя. Но он настойчиво предложил попробовать. Я записал «Незабудку». И тут же о ней забыл. Но никто же не мог предугадать, что «Незабудка» станет хитом! Например, в Румынии ее слушают с огромным удовольствием, понятия не имея о смысле слов. Потому что песня красивая, мелодичная, очень легко ложится на слух. А первая песня, написанная Добыниным для меня — «Синий туман». Тогда он никак не мог на меня выйти. И даже когда он пел ее на Центральном телевидении, надел шляпу. Дескать, под меня.
«ЛП»: — А есть ли у Вас рецепты для того, чтобы песни лучше понимали иноязычные слушатели?
— Я это достигаю с помощью языка жестов. Научился ему у испанского певца Рафаэля. Жестикулирую руками и ногами, стремясь донести душу песни, ее смысл до иноязычной публики. Это сродни сурдопереводу — одновременно с пением я жестами перевожу смысл.
